Хна курит.
Щурится на лампу в фонаре, в углах глаз собираются морщины.
Почти человек смотрит на маленькое искусственное солнце.
У него цветные линзы поверх глаз цвета свежего мяса. Свет играет на их пластиковой поверхности, будто спешит подчеркнуть, насколько не реально то, что составляет все его существо.
Тварь выпускает сквозь зубы дым и со вздохом сползает по стене вниз. Лязгает о камень броня.
-Руку пробило, - копошится в протезе, пальцами пытается подцепить пулю.
Ник тупо наблюдает за его неловкими движениями. Признается.
-У меня тоже.
-Знаю. Ты был неосторожен, - выдергивает свою пулю, с шипением отбрасывает ее на асфальт. И переключается на приятеля:
-Дай залижу.
В воздухе висит напряженная тишина. Кажется, в ней можно ковырять вилкой.
В этой тишине Хна, не моргая, смотрит на рану голодными глазами зверя.
Умирать не хочется. Вот так вот – точно не хочется.
Адреналин выкипел. Привычный откат: безразличие и усталость.
На самом деле, Ник уже один раз проиграл смерти. Когда погиб. И каждым днем своего тягостного существования он проигрывает ей все больше. Умереть – самое простое, что он успел сделать.
Там, за порогом смерти, все еще жизнь. Только за нее нужно платить сходной монетой.
Он не гений. Несчастный человек с принципами.
Шах и мат.
Со спокойствием самоубийцы Ник протягивает вперед изуродованную руку.
Поверх старых шрамов клочьями свисают куски мяса.
Прикосновения теплого шершавого языка почему-то приятно.
Наверное, он просто привык к боли.
Боль говорит о том, что он все еще жив.
Прикосновения успокаивают.
Прикосновения-не-боль.
Он знает, что Хна проглатывает частицы мяса и крови, чувствует его острые зубы в четыре ряда.
Кровь останавливается.
Аккумулятора хватает на то, чтобы толкать ее вперед, но да. Кровь останавливается.
-Спасибо, - быстро благодарит Ник, и Хна с сомнением отпускает его руку. А затем спрашивает:
-Если тебя спросят, что ты хочешь больше, спать или есть, что ты ответишь?
Ник невесело усмехается.
От усталости блевать тянет, а глаза такие сухие, что хочется выковырять их и промыть под струей холодной воды.
Пострадреналиновая пустота вгоняет в депрессию.
-Ботинки запачкаешь, - зачем-то предупреждает напарника.
Но тот уже не слушает. Заворожено пялится на подступающую лужицу крови и быстро-быстро облизывает губы узким языком. Говорит скорее себе:
-Там звезды видно. – И показывает пальцем, для наглядности, где именно.
-Романтика, бля.
читать дальшеПод ногами один из трупов.
Тут везде тела.
Свои, чужие. Но больше, конечно, чужие.
Приятно выжить. Почетно.
Кругом смертью воняет.
Смерть говорит с тобой.
Ты тоже – смерть.
Не молчи. Убей.
Никаких звезд в луже крови, конечно, нет.
Нет их и на небе.
Тяжелые низкие грозовые облака затягивают небо. В воздухе пахнет приближением грозы.
-Бля, романтика, - соглашается тварь. Тычет ногтем в застывающую кровь, облизывает.
Косится снизу-вверх, знакомый, чужой, опасный.
-Пойду отолью, - отрезает Ник.
И он действительно отливает за углом, до последней капли выжимает из себя мочу, и не спешит возвращаться.
Пусть Хна ест в одиночестве.
Поэтому Ник набивает трубку и закуривает. Привычный сладковатый аромат дурманит мысли.
Колечки. Не-звезды.
Колечки едкого дыма.
Хочется спать, как же сильно хочется спать… Он не спал пять лет.
И вывихнутое плечо дает о себе знать при каждом движении.
-Ты там обосрался или обдолбался? – Встречает его вопросом Хна.
Обгладывает мышцы чужой руки до кости, с видом аристократа обгрызает добела. Трупоед. Тварь.
Что с него взять.
На покусанной руке рубином блестит перстень.
-Скорее второе. – Зачем-то смеется Ник.
А потом закидывается капсулой, и боль постепенно отступает.
Боли нет.
Нет боли.
Есть только жизнь.
Ник танцует в круге света, отбрасываемом фонарем.
С руками в карманах неистово отплясывает чечетку, и кеды неслышно шлепают по асфальту.
Боли нет.
Есть жизнь.
Небо разрывается. Стеной падает дождь.


о.о Вигвам какой-то